● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ●
Summer Glau (!) or Gena Malone

» имя, возраст: Юнити Лэйн. 25-30 лет. » принадлежность: носитель » профессия: ранее: сотрудник полиции в настоящее время: диверсант, член партизанской группы вигилантов

» способность: ментальный блок » сторона: вигиланты » статичное изображение: ссылка ссылка

Родилась и выросла в Хьюстоне. Да-да, Хьюстон, у нас проблемы. Дочь “патриота на всю голову”, военного, прошедшего Ирак и Сирию, в итоге так там и оставшегося. Несмотря на то, что он вернулся домой с медалью, целым и почти невредимым (ну кто, скажите, всерьёз считает ПТСР травмой?), жизнь для него стала непрерывной войной задолго до 2036 года. Поэтому Юнити (Unity в честь самих штатов, как вы понимаете) и в мирное время жила как будто кругом враги: стрельбы, борьба, выживание.
После школы - служба в полицейском департаменте (Иммиграционная и Таможенная служба США или дорожная полиция), ещё позже - неудачная попытка реализовать заветную мечту вступить в техасские рейнджеры (отбор жесток, но таков уж он есть). А меньше, чем через год - раскол страны надвое и война, лишившая её дома.
Как и многие техасцы, она решительная, самонадеянная и простоватая с виду, но не стоит обманываться её акцентом cowgirl. Этой девочке палец в рот не клади - по локоть откусит. Одному богу известно, что у неё на уме. Иногда кажется, что она сама не всегда знает, что выкинет в следующий момент. Привыкла действовать быстро, по обстановке, вижу цель - иду к цели. Составление сложных и многоступенчатых планов не её конёк, но поспешность в действиях и суждениях компенсируется привитой с подзатыльниками отца осторожностью.
Её учили рассчитывать только на себя, но время, когда можно было спокойно строить из себя одиночку, ушло, и теперь она учится играть в команде, хоть до поры до времени ей придётся скрывать свою основную роль - роль “стукача” (с подачи Джеральда и ВСБ). Но она уверена, что всё, что она делает, послужит правому делу.   

Юнити - “донор” и информатор Джеральда в стане вигилантских партизан в стане ренегатов. Вот такая вот матрёшка. Флинн знал семейство Лэйн со своей студенческой скамьи. Проблема адаптации военного с ПТСР была темой одной из его практических работ. Потом Джерри наткнулся на знакомую фамилию в поисках нового донора и заново познакомился с Юнити четыре года назад. Её способности понадобились ему, чтобы проработать носителя с телепатией, а она в свою очередь согласившись ему помочь, не особо теряя время “сдала” агента, порядком успевшего намозолить глаза криминалитету, боссам картеля, чтобы на них выйти. Получилась довольно неловкая ситуация, но благодаря вмешательству полицейского управления всё обошлось, а Флинн, ценящий практичность, оценил и подход Юнити, даже с позиции объекта торга признав ход неплохим. С началом войны Джерри, используя ресурсы вигилантов, вытащил Лэйнов из родного Техаса, из творящегося там ада, впоследствии практически стёршего штат с лица земли. Он же позаботился о том, чтобы его подопечная нашла применение своим талантам в отряде партизан. Она получила цель и возможность портить жизнь тем, кто оставил её без родины. Флинн получил глаза и уши не только в отряде вигилантов, но и на территории противника.

Персонаж - не маньячка от закона, не беспредельщица, её учили действовать осмотрительно, но бесхитростно.
Внешность - допустимо править на своё усмотрение. Я не собираюсь упираться и диктовать соигрокам с какой внешностью им играть. Саммер и Джена - всего лишь мои пожелания.
Способность и роль править крайне не желательно.
Правки по биографии, не влияющие на образ в целом, по согласованию.

[ п р и м е р    п о с т а ]

Ручка вспорхнула в пальцах дознавателя в последний раз отбросив блик от лампы на его пиджак. Джеральд выпрямился, облокачиваясь на стол и сцепив руки перед собой. Действия бывшего английского разведчика прекрасно подходили под определение слов “саботаж” и “роковая ошибка”, так что вопрос стоял только в том, чтобы понять, имелся ли у него злой умысел.
— Вынужден вас огорчить, мистер Кроули, это и есть рутинная проверка, других у меня не бывает, и лёгкого общения я не ищу, — Флинн позволил себе улыбнуться одной из тех снисходительно-самодовольных улыбок, которые так раздражали его когда-то на лицах подопечных, уверенных в собственной неподсудности и неприкасаемости. Иногда он забывал, что по другую сторону стола всё выглядит немного иначе. И то, что для него сливается в единый и непрерывный поток, для других разбивается на отдельные и порой довольно значимые в жизни события. — Повторюсь, я читал ваш отчет, и он мне не понравился. Я требовательный читатель, и привык, что автор держит установленную планку. Вы же её сбили, причем так неудачно, что поставили под угрозу работу всего штаба. Случайность, скажете? Охотно бы согласился, если бы верил в случайности. Формально, вы...
Однако договорить Джеральд не успел. Появление Карро, без стука буквально влетевшего в кабинет, вынудило дознавателя прерваться на полуслове. Теперь он испытующе смотрел на нарушителя правил и границ в ожидании объяснений, которые не замедлили последовать. Всё вполне предсказуемо, но до чего невовремя.
Вот именно поэтому Флинн старался избежать возникновения любого рода связей на работе, в зоне личной ответственности, чтобы не оказаться на месте Карро. Личные связи в любой момент могли камнем повиснуть на шее дознавателя, мешая поднять голову и смотреть на ситуацию так, как ему полагается: прямо, объективно и беспристрастно. Видеть людей целиком, оценивать профессионалов, если угодно, а не “отличного парня, с которым мы пили пиво и обсуждали бокс” или “милую девушку, с которой мы дружили в школе и которая любила испанский”, уметь вовремя заметить отклонения и самое главное — принять по этому поводу меры без оглядки на светлый хранимый в памяти образ.
Как только тебе начинает казаться, что ты хорошо знаешь человека, ты добровольно надеваешь на себя шоры собственных иллюзий на его счет, и подсознательно будешь стараться впихнуть любые новые сведения о нем в заранее установленные тобой самим рамки. Иногда случается, что рамки начинают трещать, деформируются, лопаются. Но чаще всего лишнее просто отсекается и отбрасывается, оставляя приятный глазу аккуратно вырезанный по нужной, комфортной для восприятия, форме кусок. Первыми в такую ловушку попадают близкие родственники. “Мой сын не такой, я не верю, он не мог!”, “Так и знал, что толку от него не будет!” — две стороны одной медали, которую можно было смело выдавать родне большинства подозреваемых. Далее следуют любимые и друзья, слишком часто рассматривающие человека через призму своих с ним взаимоотношений. И на третьей ступеньке люди, находящиеся в плену чужого мнения о совершенно незнакомых людях. Друг моего друга? Враг моего врага? Возможно, в мирной жизни эти формулы и помогали налаживать множество лишних социальных связей, но в войне двух идеалогий, в столкновении не сил, но интересов, выбирать тех, кому можно и следует доверять, требовалось на порядок тщательнее. Фил, кажется, предпочитал переминаться где-то между второй и третьей ступенями, поскольку не мог определиться, что его больше беспокоит: судьба разведчика или возможные последствия для него самого.
Реши Джеральд воспользоваться мнением коллеги о Кроули, ему бы пришлось сделать шаг вниз, а не смотреть на ситуацию со стороны. Но этого он делать не хотел и не собирался.
— Фил, — тоном “ну и какого дьявола ты тут делаешь?” и поднятием брови поприветствовал Джерри вломившегося к нему в кабинет коллегу. — Я в курсе, что именно ты рекомендовал мистера Кроули, и именно поэтому тебя тут не было и быть не должно. Не припомню, чтобы вызывал адвокатов. Ты порядки знаешь не хуже моего. Но раз уж ты решил бежать впереди паровоза… — Дело стало немного интереснее. Может стоит забрать слова о рутинности этой проверки обратно? Ведь не каждый день на допрос врываются сотрудники ВСБ, возможно прямо или опосредованно покрывающие подследственного, или по крайней мере позволяющие досрочно сделать такие выводы. Всё внимание дознавателя переключилось на коллегу. Флинн встал со своего кресла и направился к двери, чтобы закрыть её, пока ещё кто-нибудь не зашёл на огонёк.
Хотя мистер Кроули и не находился под следствием, и обвинения в саботаже против него не выдвигались, судя по выходке Карро, он об этом не знал и предполагал худшее. И потому влез, рискуя собственной шкурой уже со стопроцентной гарантией, и вполне вероятно подставляя не только себя, но и самого Джерри. Есть ли у тебя на то веские причины, Фил? Можно было бы представить, что поводом для беспокойства стала одна только репутация Флинна в отделе, но это было бы уж слишком. Слишком глупо? Вот и представился повод подвергнуть проверке собственное мнение о Карро.
— Кто я такой, чтобы мешать совершать столь опрометчивые поступки? — щелкнув замком, Джеральд повернулся к собеседникам. — Раз уж ты вроде как сам сдаваться пришёл, может и остальную работу за меня сделаешь? Ну?
Он приглашающим жестом указал Филипу на своё кресло, а сам остался стоять, скрестив руки на груди.
— Мистер Кроули тут по подозрению в саботаже. Ни более, ни менее.

● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ●
Jodelle Ferland

» имя, возраст: Эмили Финч (имя менябельно) 19 лет. » принадлежность: Носитель. » профессия: До войны - студентка факультета радио Университета Райерсона, была там отличницей. После войны приняла сторону вигилантов, оказавшись либо в службе безопасности, либо в аналитическом отделе (на выбор).

» способность: Киберпатия/ Абсолютная память / Влияние на поле вероятности / Гениальность / Детектор лжи - эти способности предпочтительнее, но если есть желание взять другие - обсудим. » сторона: Вигиланты. » статичное изображение: ссылка

Итак, что я о тебе знаю? Немного, учитывая, что виделись мы с тобой всего дважды за жизнь. Твой отец - Стэнфорд Финч и мать - Камилла в девичестве Фаруа. Твои родители развелись, когда тебе было всего три года, ибо Стэн, на секунду, побил собственный рекорд отцовства - если со мной он протянул всего лишь год, то с тобой целых три. Да, ты моя сестра, так и хочется сказать, что по несчастью. Отец кинул твою мать, вернулся к моей, а о тебе даже не вспоминал. Короче, козел, согласен.
Но Камилла не растерялась, нашла нового ухажера, кстати, более состоятельного, чем Стэн и вы начали жить припеваючи. Ну, почти. Новый возлюбленный твоей матушки был не очень доволен тем, что у его зазнобы имеется дочь, потому часто нашептывал ей о том, чтобы отправить тебя в интернат. Правда, тот интернат, куда тебя хотели сплавить, был элитным и он даже согласился его оплачивать. Благородный был мужик, правда эгоистичная скотина. Ну да ладно. Ты оказалась там, будучи совсем маленькой, в пять лет, и так началась твоя взрослая жизнь. Элита не принимает тех, кто низок по происхождению, но ты не сломалась, о нет - ты всегда давала сдачи сынкам богатеев, разбивала при этом их холеные носы в кровь, но никогда не начинала драку первой. Умная девочка. Ты всегда была очень умной. Наверное потому, когда у тебя открылся дар, никто особо не удивился.
А потом начался пубертатный период и парни начали понимать, что девчонка из простых очень похорошела, но ты уже замкнулась от такой жизни и не подпускала никого на пушечный выстрел. Ты делала успехи в понимании компьютерной техники, а потом мы пересеклись, потому что кое-кто, сама знаешь, хакнула систему одной горнодобывающей компании. Дело дошло до НСРКВС и я лично занялся этим делом. В итоге, подняв всех на уши, мы нашли тебя, мелкую девицу с зелеными волосами, что с невинным видом хлопала глазками на все обвинения. В любом случае, когда я узнал, кто ты, рука не поднялась поставить подпись на документах о твоем аресте.
Ты молодец, девочка. Сопоставила все что знала, и через год поступив в университет Райерсона, начала делать там невероятные успехи в познании компьютерной техники. Там же за студенческой скамьей тебя настигла война, и вышло так, что ты дала деру. Ты выбрала неудачное время для побега, тем более когда я об этом узнал, мне пришлось тебя ловить, что тоже мне было не на руку - Канада рвалась на части из-за повстанческих настроений, а катастрофы, произошедшие накануне кровопролития, только усугубили ситуацию. Тебя я нашел и вернул в лоно семьи и эта была наша вторая и последняя встреча, потому что потом война набрала размах, а я лишился места в службе безопасности.
Не знаю, как, но ты нашла меня в Баттл-Крике, но я тебя тоже нашел, потому сейчас привел тебя в штаб, чтобы ты была в безопасности, потому что только здесь я могу быть спокоен за твою жизнь. Я не люблю тебя всем сердцем, сестренка. Но я надеюсь, что мы найдем общий язык.

Сестра, пока что чужая и малознакомая, с которой хочется отыграть все, что только может отыграться во взаимоотношениях с сестрами. Я надеюсь узнать тебя получше, ты хочешь узнать меня получше, и деться нам друг от друга некуда - границы закрыты, а твои щенячьи глаза делают свое грязное дело - и ты снова и снова остаешься рядом.

Да, образ немного слизан с Пятой из Темной материи (кто смотрел, тот поймет). Характер этой Эмили частично схож с Пятой же, но моя сестра куда жестче, хотя тоже верит в крепость уз дружбы и семьи, но просто считает, что ей не повезло.
От игрока жду обожания и любви к персонажу, развитие и частые посещения форума. А также грамотность, логичность и обоснованность - наше все. Если какие-то пункты вызвали вопросы или желание сменить - спрашиваем, не стесняемся, помогу чем смогу.

п р и м е р п о с т а

Будь Алистер мальчишкой лет двенадцати, он бы прыгал от радости, пища и заливаясь соловьем от внезапно привалившего счастья. Носился бы по коридору, сшибая всех прохожих по пути, что-то бы кричал, короче выражал свои эмоции максимально открыто. К сожалению, а может и нет, Алистер давным-давно перестал быть мальчишкой, и потому любая радостная новость, особенно сейчас, в столь сложные времена воспринималась максимум с суховатой улыбкой. Потому то, когда Квинн с недовольной миной объявил, что у Финча несколько дней увольнительных, Ал только приподнял уголки губ, стараясь показаться максимально беспристрастным, дабы не дразнить гусей.
Однако, вылетев с полигона, как ошпаренный, он тотчас помчался к себе, наскоро собрал вещи и был таков. Оказавшись в самом Баттл-Крике, первым делом Ал отправился на свою старую квартиру, которая до сих пор стояла закрытая, что не могло не радовать. Там он основательно порылся в вещах, что не взял с собой и нашел много всяких интересностей. Например, ключи от старенького Чироки, что пылился в гараже под домом и пачку сигарет. А еще, под полом у капитана НСРКВС был скрыт тайник, где он держал свое вооружение, однако, порывшись в нем, достал старенький Винчестер, который мог выстрелить так, что нападавшему мало не покажется. Спустившись двором, Финч открыл гараж, и попробовал завести джип. Грязно-алая машинка, ожидаемо, не завелась, и потому мужчина еще почти час провозился с той, прочистив под капотом каждый винтик, до которого смог дотянуться.
Когда же Чироки ожил от прикосновений хозяина, Ал ощутил себя живым. Спустя полчаса не слишком спешной езды канадец покинул город и выехал на трассу, нацепив себе на лицо очки. Пыль и ветер щекотали лицо мужчины, пока тот решил немного прокатиться, чтобы хотя бы чуть-чуть развеяться. Ему опостылело сидеть в четырех стенах, надоели постоянные проверки и тесты на пригодность. Хотелось глотнуть хоть еще одну капельку свободы перед тем, как уйти в тотальное подполье. Это был его шанс, и его Алистер не был намерен терять.
Спустя несколько миль местность не стала богаче или красивее. Сожженые пустоши, одинокие фермерские угодья – плачевная картинка военного времени. Когда-нибудь здесь снова заколосится пшеница, а вон там, на холме, под самым солнцем, вырастет гигантская кукуруза и дети будут рвать ее тайком, чтобы взрослые не увидели, будут пытаться сделать из нее поп-корн, но конечно у них ничего не выйдет. Но чтобы эта мечта стала реальностью, нужно много работать, делать хоть что-то, чтобы покончить с этой войной.
Стоило расслабиться, хотя бы немного. Наверное, потому то сейчас Финч вспомнил разговоры вигилантов о каком-то аттракционе в Кларксвилле. Хоть многим он внушал недоверие, потому что слухи о нем ходили не самые веселые, решение съездить туда мигом оформилось в идею, которая была тотчас претворена в жизнь. Еще пара часов езды под громкую музыку Имэйджн Дрэгонс – жаль парней, погибли при взрыве на церемонии Оскара – и алый Чироки подъехал к стоянке, которая была битком забита авто. Присвистнув, Ал нашел место и поставив джип, выскочил наружу, решив не брать с собой свой Винчестер, потому что здесь оружие не было разрешено.
Очередь на входе была более чем большая, но вскоре Финч оказался рядом с рамками. Хмыкнув, мужчина сделал свой пупок металлическим, и когда шагнул меж двум рам, те, естественно, запищали. Охрана тут же засуетилась, начала его ощупывать, но пуп уже стал обычным. Не найдя у мужчины ничего металлического, кроме ключей и зажигалки, амбалы, хмуря брови и ворча что-то насчет поломок, пропустили мужчину внутрь. Эх, красивое же здесь место! И красиво оно было не потому что все сверкало и переливалось, а потому что здесь не ощущалось дыхание войны, что сгубило те поля и угодья, мимо которых несколько часов проезжал Алистер. Здесь люди были просто людьми, и даже как-то опасения, зародившиеся в душе Финча, связанные со слухами, как-то отступили. Купив себе огромный ком сахарной ваты, канадец прогуливался по цветастым закоулкам. Зашел в шатер гадалки – старой, пропитой цыганки, которая кося бельмастым взглядом, заявила, что его ждет большая неудача. Неудача и правда ждала Ала – провидица потребовала с него деньги за посещение. Отплевываясь и ругаясь, Финч отдал кровные, и вышел прочь, на ходу доедая вкусность. Пройдя еще немного, он заметил очередь к какому-то аттракциону. По вывеске – явно комната ужасов или нечто в таком духе. Хмыкнув, Ал откусил приличный кусок ваты и пробормотал:
- Мало ли что-ли ужаса в реальной жизни? – клоун, что стоял перед входом, как-то жутко зыркнул на него, и по коже Финча пошли мурашки. Наберут же персонал, а потом удивляются, почему люди помирают на качелях от инфарктов! Развернувшись, мужчина хотел уйти, но сделав всего пару шагов, вздохнул и развернулся обратно. Ему стало любопытно, что же там такого, что все боятся именно этого Тоннеля. Откусив еще кусок сахарной сласти, Финч присоединился к очереди.

+

● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ●
Tom Hughes
Alexander Skarsgård or Armie Hammer

» имя, возраст: Луис О'Нил | Loius O'Neil 28 - 33 y.o. » принадлежность: человек или носитель (не принципиально) » профессия: владелец небольшой IT-компании, специализирующейся на кибербезопасности

» способность: если способность таки будет, то пусть она будет более или менее безобидной - гениальность, омнилингвализм, абсолютная память, ментальный блок и т.п. » сторона: вигиланты » статичное изображение: ссылка ссылка cсылка

Самые важные факты:
- Луис О'Нил родился на восточном побережье в штате Виргиния в небольшом городе Блекстон (при этом будет не важно в какой семье, это может быть семья военных, как у Конни, а может быть и бухгалтеров).
- Они друзья детства. Их дружба была крепкой, а любимое времяпрепровождение - прятаться в домике на дереве, которое построил специально для них отец Луиса. Дружили настолько насколько можно представить дружбу между мальчиком и девочкой. Их дружба была умилительной, по крайней мере для их родителей. Они в шутку подразнивали их о том, что, когда они вырастут, то и тогда будут вместе, а вслед за родителями и другие ребятишки подхватили эту песенку.
- Примерно в средней школе Луису и его семье пришлось переехать в другой город, а может даже штат (причины при этом не важны - другая более высокооплачиваемая работа родителей, захворавшая престарелая тетушка, за которой нужен был уход). При этом Конни и Луис теряют какую либо связь друг с другом, но при этом с нежностью вспоминают о совместно проведенном детстве.
- После окончания школы, тогда, когда они оба поступили в Академию ФБР, они снова встретились. На удивление и к счастью разлука на такой большой промежуток времени никак не сказался на их дружеских отношениях, которые в этот период принимаю более серьезный оттенок влюбленности с обеих сторон. Однако, никто из них не решается первым признаться в своих чувствах, и все становится несколько сложнее, когда из за этого они отдаляются друг от друга. Так же их нерешительность является триггером к проявлению способности у Конни, которая впоследствии и приводит к их воссоединению.
- Окончив Академию, Луис и Конни отправляются покорять Нью-Йорк. Первое время они оба работают в криминальном следственном отделе ФБР - он, как системный администратор, она, как компьютерный сопроводительный специалист до тех пор, пока они не решили создать свою семью. Более амбициозный Луис уходит из бюро, решая посвятить себя семье и своему делу, с чем он с успехом и  справляется.
- В отношениях Луиса и Конни наступает переломный момент, когда спустя года совместной жизни в роли супругов, Конни ждет ребенка, а Луис при этом испытывает чувство стыда и угрызения совести за измену (причины такого поступка тоже особо не важны - это вполне могло произойти под действием чьей либо способности, например, выделения феромонов; его вполне могли соблазнить, после очередного корпоратива какая нибудь юная особа... Вариантов на самом деле очень много). Казалось бы ребенок должен был все исправить, однако, Конни приняла новость об измене слишком близко к сердцу, из за чего собственно они и потеряли ребенка.
- Немного оправившись от потери, Конни покидает Луиса, уехав к родителям. Сам же Луис нехотя, но все таки отпускает ее, понимая, что его жене необходимо больше времени, чтобы принять то, что случилось. Собственно, как и ему. Так что он погружается в работу вплоть до тех пор, пока люди окончательно не поделились на ренегатов и вигилантов. Работая в сфере айти-безопасности в условиях войны придерживаться нейтралитета было бы сверх идиотизмом, поэтому он и его ребята из компании вполне успешно помогают некоторым побочным штабам вигилантов в обеспечении информационной безопасности.
- Так же стоит отметить, что сразу после того, как начались открытые столкновения ренегатов и вигилантов, Луис пытается выйти на связь с Конни, но из за того, что родители да и сама Конни переехали в другой штат, затрудняло дело. Во-вторых, Конни перестала называть себя привычным именем, что несомненно так же затрудняло поиски. Однако, он не теряет надежды и поэтому до сих пор ищет, используя все доступные ему средства.

Наверное, я бы охарактеризовала их одним словом "трепетные". Но это слово подходило к их отношениям до разрыва. Теперь же Конни ненавидит Луиса настолько же насколько и любит, а еще боится... боится, что он снова причинит ей боль. Луис же хочет все вернуть, чтобы все было по старому, ну или хотя, чтобы было не настолько все плохо. Эта идея скорее всего может перерасти в нечто маниакальное и навязчивое, но при этом не носящее деструктивный смысл.
Насчет планов на игру хотелось бы это обговорить лично с тем игроком, который возьмет Луиса. Есть как конкретные идеи для отыгрышей, так и зарисовки, которые могут при обсуждении перерасти в полноценные эпизоды.

С этим персонажем связана вся история Конни - все что с ней случилось хорошего и плохого благодаря ему и из за него. Я бы очень не хотела, чтобы игрок взявший Луиса, оставил его и меня, после нескольких постов. Это, пожалуй, самое важное. Поэтому, если вы не уверены, что Луис вас вдохновляет или история не такая, как вам хотелось бы, лучше не берите роль.
Так же очень бы хотелось сначала пообщаться с потенциальным игроком лично, чтобы понять, как он видит историю Конни и Луиса, понимает ли мотивацию последнего в его действиях - в общем и целом хотелось бы найти точки соприкосновения.

п р и м е р    п о с т а

Шум. В каждой голове, что находилась не дальше пятидесяти метров от Конни, находились мысли, которые пытались играть в чехарду у нее в голове. Они давили, причиняли практически осязаемую физическую боль. Так было практически всегда сразу, после того, как она снимала браслет. После этого разговора ей необходимо будет найти приличную порцию аспирина — головные боли, после всего это мучили ее еще не один час. Она закусывает губу, смотря на Карро. Сквозь какофонию чужих мыслей, пытается разобрать его ответ. Хмурится, когда понимает, что ничего не может разобрать, лишь отрывки слов, которые ей приходится уже самой сложить в нечто подобное на связное предложение. Делает робкий шаг вперед.
— Что ж, уроки не прошли даром. — она говорит с трудом, еле различая свой собственный голос среди чужих голосов, которые словно взаправду можно было услышать вне ее головы. — Не думаю, что ты настолько плохо поешь... — она позволила себе домыслить смысл того, что ответил ей Филип. Конни вглядывается в его лицо и понимает, что попала прямо в точку, предположив, что ее начальник своими танцами хотел отвлечь остальных присутствующих на том празднике жизни от своего "плохого" голоса. Только Конни думалось, что Филип отнюдь не был обделен им. Она делает еще шаг и опускается обратно в кресло, из которого буквально несколько минут назад встала. Откидывается на спинку кресла, одной рукой крепко держа браслет, а другой массирует висок, чтобы хоть как то унять нарастающую боль. Жаль только, как оказалось, Филипу ее замечания о его талантах было мало. Он просит ее продолжить, а она чуть ли не съеживаться в своем кресле от этих слов. Он хочет знать подробности, и Конни жмурится, смотря на него. Коротко кивает, опускает голову и пытается сосредоточиться, выуживая из общего потока мыслей то, что ей пытался показать Филип. Это те же люди, тот же вечер. Риордан глубоко вдыхает и задерживает дыхание... всего на секунду, аккуратно выуживая из головы Филипа образы, которые он себе представлял.
— Мужчина с рыжими волосами. Лицо знакомое... — она подымает голову и смотрит на Филипа. — Я еще плохо знаю всех здешних работников, но он кажется из аналитического отдела... — она делает паузу. — Еще мужчина. Его я точно не знаю. — она отрицательно качает головой, когда понимает, что ее попытки вспомнить оказались тщетны. — И блондинка, с который ты танцуешь. — Ей вдруг захотелось оказаться там, в веселой компании с выпивкой в бокале — это особенно нужно было сейчас, когда за порогом их штаба шла настоящая война и гибли люди. Выносить эти тяготы без вот таких вот вечеров ей кажется невозможным. Она сдавлено выдыхает, понимая, что молчание Филипа означало лишь то, что ей следует продолжать. — Ещё девушка. Уинблад. — она не была уверена в правильности произнесённой фамилии, однако, выудив это из головы Карро, она озвучила это. - Она пришла с бутылкой абсента. — она никогда не пробовала его, но ещё мгновение и ей кажется, что она чувствует его привкус у себя на губах — настолько глубоко Конни погрузилась в сознание Филипа. С одной стороны это было хорошо, с другой — она не сразу поняла, что мысли Филипа снова перекинулись на рыжеволосого мужчину, который вызывал у него раздражение и уйму подозрений. Следом за этим вигилантом в сознании Карро начали всплывать нелицеприятные мысли, которые явно были связаны с рыжеволосым... Френсисом Муром? Имя так же внезапно пришло к ней, как и в случае с девушкой. Она всхлипнула то ли от боли, то ли от того, что она увидела в мыслях у Филипа. Все внутри сжалось, скрутилось, заныло. Риордан тяжело задышала, еле сдерживая слезы, которые навернулись у неё на глазах. Она видела раньше мертвые тела, в этом не было ничего необычного, однако, столько мертвых тел... Слишком много. Конни невольно хмурится и сжимает сильнее свой браслет. Эта картинка с горой разлагающихся тел врезалось в сознание Конни, и вместо того, чтобы сразу же выбросить это из головы, она словно рассматривала эту застывшую картинку, ужасаясь совершенным зверствам. Она всматривается в уже начавшие разлагаться лица и все таки начинает плакать. Слезы скатываются по её щекам, но он продолжает всматриваться в остекленевшие глаза и находить среди мертвых маленькие тела. Дети. Кто бы не убил всех этих людей, он был больным психом... Это зрелище её расстроило, всколыхнуло в ней то, что лучше было не вспоминать. Филип не сдержал своего обещания! Из её рук выскальзывает браслет, и он с глухим звуком падает на пол, а она роняет лицо в ладони и беззвучно плачет, вспоминая тот злополучный день. Своих воспоминаний она не сохранила, зато в её памяти остались чужие воспоминания врача, который тогда пытался спасти и её, и ребёнка. Она помнит и Луиса, который, кажется, после того, как ему сообщили о том, что ребенка не удалось спасти, плакал и просил бессчетное количество раз прощения, целуя ее руки, умоляя ее. Но ни тогда, ни тем более сейчас, спустя практически полтора года, она не была готова простить его. Она попросту не силах этого сделать...
Ее бьет мелкая дрожь. Эти воспоминания настолько сильные, что сейчас она не слышит ни единой чужой мысли. Горе, с которым она столкнулась, было настолько разрушительным и парализующим, что даже по прошествии времени, Конни замирала, не смея сделать вздоха — это было выше ее сил. Она продолжает плакать, однако, шумный вздох с противоположной стороны заставляет ее опомниться. Риордан резко подымает голову и с ужасом смотрит на Филипа, чье лицо вытянулось и несколько побледнело. Слезы все еще стоят в ее глазах, мешая разглядеть мужчину получше, однако, ей хватает и того размытого силуэта, чтобы понять, что что то произошло... что то, что не входило в планы Филипа. Конни стремительно опускает руку на пол, чтобы подобрать упавший браслет, и нервными движениями защелкивает его на своей лодыжке. С характерным щелчком в ее голове воцаряется тишина. Звенящая. И столь же угнетающая.
— Я... я... мне лучше пойти работать... — невнятно мямлит Конни, а через мгновение она резко подымается со своего места, хватает очки со стола и практически делает шаг в сторону выхода. Ей страшно. Она понимает, что произошло что то из разряда неожиданного и неприятного, и она не хочет видеть это шокированное лицо Филипа, не хочет видеть еще больше сочувствия в его глазах. Нет уж, увольте! Но она замирает, когда Карро подает свой голос. Что ж он был прав... Всегда чертовски прав. Бежать было бессмысленно, да и не за чем. Она чуть вздергивает подбородок и смотрит на Филипа все еще со слезами на глазах.

КОМАНДНАЯ ЗАЯВКА ПАРТИЗАН РЕНЕГАТОВ
●
● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ●
rosario dawson / david tennant / ваш вариант

» имя, возраст: - имя не принципиально (в заявке для удобства будем использовать рандомную букву N), 35+ или 40+, в зависимости от выбранной внешности; » принадлежность: - носитель; » профессия: - до войны - военный хирург, сейчас - партизан, медик отряда;

» способность: - исцеление или исцеляющий эффект крови; » сторона: - ренегат. » статичное изображение: x.

N - это военный хирург с колоссальным опытом и знаниями в своей области, отличными навыками самообороны и обращения с оружием; опытный носитель и крайне надежный человек, который прошел огонь, воду и медные трубы. В довоенное время вера в силу США покинула N, поэтому он/а вступил/а в противостояние между вигилантами и ренегатами на заре конфликта, исколесил/а большую часть страны и посвятил/а себя поддержке идей Риндта, так как он/а видит в этом не бессмысленное кровопролитие, в возможность перестроить Америку в лучший мир. Вступил/а в отряд Картера в июле/августе 2037 года, быстро занял/а свое место в рядах партизан благодаря тому, что он/а сумел/а сохранить все необходимые качества, чтоб оставаться адекватной единицей общества, уметь легко находить общий язык с разными людьми и открываться ближнему своему.

Партизаны ренегатов ищут верного делу коллегу с высоким уровнем лояльности ренегатам, а мы надеемся встретить идейного и активного игрока, который будет развивать своего персонажа с нами и без нас, сделав его самостоятельной единицей. Мы будем очень рады новичку в наших рядах, которому поможем влиться в игру и занять свое место на проекте. Мы указали только критичные опорные точки, которые нам хотелось бы видеть в анкете, оставляя на выбор игрока остальные немаловажные детали, которые помогут сделать персонажа живым, настоящим и авторским. Нас много, но от этого мы только круче, поэтому бояться и стесняться нас не стоит: за все время существования Револта мы успели найти общий язык и отыграть массу совместных квестов, прийти друг другу на помощь в развитии личных линий и поучаствовать в массовых квестах и сюжетных заданиях.

п р и м е р ы    и г р ы

Чейс Монахан

Чейсу требуется некоторое время, чтобы понять, что происходит.
Он чувствует себя неудачником года.
После всего дерьма, через которое он протащился с партизанским отрядом, куда можно включить и простреленное плечо, едва не стоившее ему жизни, и операцию в Айронвуде, которая также едва не стоила ему жизни, и прочие радостные мелочи, которые еще этим утром вызывали у Монахана слабую улыбку и несколько тревожное состояние… они попали еще и в эту передрягу.
Слабость.
Первое, что он ощущает — это слабость. Затем приходит глухая ярость и непреодолимое желание расхохотаться.
Чейс разлепляет веки, словно смазанные медом, и несколько раз моргает, стараясь избавиться от премерзейшего ощущения, схожего с песком, попавшим в глаза. Руки беспощадно затекли, а слегка онемевшие запястья ломила ощутимая боль, которой, естественно, трудно избежать, когда твое тело подвешено за кисти, а мыски едва касаются пола.
Монахан поспешно мотает головой в сторону, в надежде, что других ренегатов не постигла та же участь, что и его, но узнав в двух других висящих телах Макса и Блейка, быстро ставит свою веру в лучшее на место: не могло им так повезти.
Не в этой жизни.
А его плечо же совсем недавно залатали, и Чейс думал, что на этом у него, наконец, будет тайм-аут.
Ну да, конечно.
Запрокинув голову, Монахан внимательно изучает свои оковы: в тусклом свете, пробивающемся через ткань на двери, браслет, блокирующий способности, знакомый по четырем годам в тюрьме, и тугие наручники блестят на фоне проржавевшего промышленного крюка, который напоминают тот, что используется в процессе разделки туш. Чейс морщится от пренеприятнейшей ассоциации и опускает голову вровень перед тем, как в помещении загорается ослепительно-яркая напольная лампа, как прожектор направленная на троих ренегатов, и дверь за спиной Монахана хлопает, пропуская не менее трех человек; вигилантов — бесспорно.
Зрение подводит Чейса, но вот слух — нет: зашевелившиеся партизаны, очевидно, пришли в себя как раз к появлению их надзирателей.
— Эй, Макс. Картер, — вполголоса произносит Монахан, покосившись в сторону главы их отряда, — приоритеты, помнишь? Вне зависимости от ситуации, — он знает, что Макс все прекрасно понимает, но напомнить ему, — ставшему другом, — о том, что сохранность информации, главного штаба и их соратников важнее трех запертых в неволе партизанов, кажется Монахану священной необходимостью, - что бы не случилось.
Он усмехается на ремарку Блейка, впервые отметив, что парнишка может прийтись ему и по духу, — больно уж хорошее чувство юмора, — оттого и удар, едва не выбивший дух из Абрамса принимается Чейсом едва ли не за личное оскорбление.
— Эй, — реагирует Монахан, дернувшись в своих оковах, беспомощно наблюдая за стараниями Макса, влепить вигиланту подобие пенделя, когда замечает что-то, чего не ожидал в сложившейся ситуации.
Чейсу требуется некоторое время, чтобы понять, что происходит.
Потому что он — ебаный счастливчик.
Тяжело дыша Чейс хмурится, на мгновение расслабляясь в своих оковах, чтобы прислушаться к бесспорным ощущениям, которые он без труда может прочитать, после стольких лет работы над своей способностью.
Не узнать инстинктивно возрастающий уровень адреналина в собственной крови он просто не может.
Он не планирует задумываться о причинах, по которым его браслет не работает, пока не самый здоровый план созревает в голове Монахана. Исходя из всех имеющихся знаний об их дерьмовой ситуации, он приходит к двум неутешительным опорным точкам: во-первых, действовать ему надо достаточно осторожно, чтобы вигиланты не заметили того, чего знать им не следует до поры до времени; во-вторых, действовать надо настолько быстро, чтобы ни один из партизан не успел испустить дух.
Отличная задача.
И пока адреналин разгоняет кровь Чейса, старающегося замерить те проклятые две минуты, необходимые для полного раскрытия потенциала его способности, — и еще одну минуту, чтобы добиться лучших результатов, рискнув выжать из себя больше, чем следует, — лучшее, что он может придумать — это привлечь внимание к себе.
— Téigh trasna ort féin*, — рычит Монахан, предполагающий, что способность набрала достаточно оборотов, чтобы он смог без особого труда перенести те удары, на которые он нарывается, — лучше обрати внимание на кого-то поближе к своей весовой категории!
Ирландец смеется в ответ на «что он сказал?», брошенное одним вигилантом другому, и облизывает сухие губы.
Ему необхдимо оказаться на земле, и этого возможно добиться либо разорвав цепь наручников, когда адреналин даст ему достаточно сил, либо в случае, если Монахана свалят на пол.
На данный момент оба варианта кажутся ему удовлетворительными.
— Cúl tóna, — тянет Монахан, плюнув в лицо подошедшему ближе вигиланту, — то есть — «мудак».
Чейс получает увесистый удар в ребра; способность сглаживает болевые ощущения: дыхание партизана сбивается, но это не мешает ему вновь зайтись беспардонным смехом, чтобы получить еще один удар.
— Послушай, еще мое любимое, — хрипло продолжает Монахан, скалясь в лицо вигиланту, — go dtachta an diabhal thú, — оппонент кривится и вскидывает брови, занося руку для нового удара, пока другой вигилант демонстративно перекладывает пистолет из левой ладони в правую. Чейс воспринимает как однозначно добрый знак, — «пускай дьявол тобой подавится», — театрально шепчет Чейс, — очень по-католи…
Хорошенько получив в челюсть, Монахан умудряется собрать мысли в кучу, чтобы заметить тень надежды, что Макс прочитал его личное дело достаточно внимательно, и запомнил, почему он попал в тюрьму.
И какую роль в этом сыграла его способность.
________________________________________________________________________
* — ирландское ругательство, которое условно переводится с гэйлика как «отъебись».
Остальные блестящие ирландские ругательства переведены в тексте поста.

Макс Картер

Настроение в отряде в последние дни было, хм,.. взрывоопасным. Картер косо поглядывал на новенького Блейка – уже второго бывшего заключенного небезызвестной тюрьмы, который просто ради интереса «что может его способность» убил семьдесят человек. Да, пусть он показал себя с хорошей стороны в минуту, когда один из членов отряда попал в опасность, но Макс не торопился снимать с него браслет, осознавая кое-что и для себя: его собственная способность в условии дезоксидации окажется бесполезной. А это, как всем ясно, не есть хорошо.
На  Макса так же косо поглядывала Джина, которая до сих пор была не в восторге от того, через что ей пришлось пройти при проверке Абрамса, стоя на «настоящей» мине. И это несмотря на то, что она уже высказала мужчине в лицо всё, что думала о нём и его методах. Затаенные обиды и недосказанности убивали доверие, об этом тоже стоит помнить всем: и самому Картеру, и Джине.
А ещё этот случай с Монаханом, который чуть до истерики Джэки, надежного информатора ренегтоав, не довел в их первую и не последнюю встречу. Есть вероятность, конечно же, что на первой же встрече тет-а-тет девушка пристрелит его, но Макс искренне надеялся, что Чейс окажется умнее инфузории туфельки, а Джэки сможет если не простить, то оставить в прошлом то, во что бородатый блондин её втянул.
Ах, да, Трей тоже был каким-то слишком уж подозрительным в последние дни, как только Макс во всеуслышание объявил о поездке партизан на другой конец страны – в Орегон. Так что, в лишнем внимании сейчас не нуждались разве что Иветт и Мартин, которые по обычаю, как и Макс, были сосредоточены на деле.
Если говорить коротко, очень коротко, то глаз Картера и лап Рикко на всю эту свору озлобленных людей у лидера партизан не хватало, от того он левой пяткой чувствовал, что что-то пойдет обязательно кувырком. Не в дороге, так на месте; не на месте, так в разгар операции… Но со всем этим не стоило забывать и еще о важном моменте – как минимум четверо из отряда были ранены; сам Макс по прежнему прихрамывал и с трудом долгое время вел машину, о себе давала знать нога. Но откладывать поездку больше было нельзя; кто знает, где в следующий раз ударит «Решето» и не будет ли это прямо у дверей главного штаба.

Поздний вечер, стоянка ренегатов близ Берлингтона, штат Висконсин, 16 июня 3037 года.
Монахан, отправленный на встречу с информатором, наконец, вернулся с синей папкой от Джэки в руках.
– Джэки, видно, забыла, что я разрешил ей расцарапать тебе морду, Чейс, – вместо спасибо говорит Макс, принимая из рук мужчины папку и открывая дверь машины так, чтобы тусклое освещение салона проливало свет на листы с информацией, а заодно и подсветило фигуру Монахана. – Как всё прошло? – Партизан на какой-то момент отрывает взгляд от документов и дольше положенного задерживается на бледном лице Монахана. – Ты вообще в порядке? – Картер нахмурил брови и сощурил глаза, – вид у тебя похуже, чем был у Рикко, когда я его только нашел. Отправляйся-ка ты спать, Чейс, у нас тяжелая дорога впереди.

Раннее утро, стоянка ренегатов близ Берлингтона, штат Висконсин, 17 июня 3037 года.
– Подъем! – Громогласно оглашает Макс в импровизированном лагере посреди небольшой чащи. – Снимаемся с прикола, на сборы час. Впереди тридцать часов за рулем, надеюсь все к этому готовы. Проверить машины, да, Марти, ещё раз; с этим я, Чейс и Трей тебе поможем. Джина, Иветт на вас проверка снаряжения и взрывчатки, а ещё заодно присмотрите за Абрамсом. Шай, за тобой полная аптечка на все случаи жизни и смерти. Слышишь меня?

Спустя час одна за другой три машины отправились в большое путешествие до города Корвалис, что в штате Орегон.
Надо признать, дорога была не из легких. Для партизан обычным делом было смотаться за день, по крайней мере, для Макса точно, до Висконсина и вернуться в Мичиган, но никак не добираться на машинах, с которыми в пути даже по «своим» штатам может случиться посреди дороги всё, что угодно, на другой конец страны.
Было тяжело; отдыха «от руля» и сна катастрофически не хватало, а в голове у Картера постоянно крутилась одна и та же мысль, что партизанский отряд посягнул на работенку, которая им не по зубам в условии вражеского штата и отсутствия хотя бы приблизительных знаний о территории, по которой им предстояло передвигаться. Пожалуй, договоренность с Серратос и её подчиненной Реми Сартр о том, что девушка – смелая она или безрассудная было не ясно – отправляется туда с небольшой группой боевиков для прикрытия из штата Мичиган для предварительной разведки. То было правильным решением, печатные знания из синей папки Аттенборо были хорошим стартом, но они не давали полной картины, которая была необходима. Да и проводник, хотя бы чуть изучивший город, был необходим как воздух.

В пути отряд сделал две длительные остановки на ночлег, располагаясь с уютом и комфортом в побочных штабах. Первая была сделана спустя десять часов пути в Бисмарке, штат Северная Дакота [приблизительное время остановки около восьми-девяти часов]; вторая – вечером восемнадцатого июня в городе Миссула, штат Монтана [приблизительное время остановки около восьми часов]; третья – днём девятнадцатого июня в Спокан, штат Вашингтон, после пересечения первой границы вигилантов по штату Айдахо. Из Спокан партизаны прямиком направились в Корвалис, штат Орегон – конечную точку их путешествия, встретив нерадостный приём уже на границе…

Джина Гэлбрейт

Долгие переезды — вполне привычное дело для партизан, но так далеко их еще ни разу не забрасывало. И если бы у Джины не нашло перед поездкой новых блоков сигарет, она бы отбарабанила все доступные поверхности в салоне машины, которые только смогла бы достать беспокойными руками. Слева Мартин привычно вел машину, на это раз не лихачил, как будто боялся за ее состояние или за что-то еще. Причины были: они гнали сразу через несколько штатов, почти через всю Америку, ну или через половину ее — уж точно. Тяжелее всего давалась дорога через горы. И они даже отстали от первой машины с Боссом и с большей частью мужского состава отряда. Это было и к лучшему: одиночные машины все же привлекут меньше внимания, чем колонна из сразу трех, нагруженных оружием и взрывчаткой.
И все же Джина поглядывала назад. То в зеркало заднего вида на маячащий чуть поодаль, на грани видимости, автомобиль Иветт и Шайло. То в зеркало салона на Трея. За девочек она почти не волновалась, Иви — из тех, на кого можно положиться, даже если они отстанут слишком сильно, она никогда не заблудится и сориентируется на слух. К тому же, недавно к ним присоединилась Реми Сартр из группы разведки, которой они обязаны всей львиной долей информации о заводе вигилантов, она и должна стать их проводником и помочь в операции. И даже Шай держалась молодцом: пора и ей было принять боевое крещение и справляться наравне с остальными; ни пол, ни возраст, ни ранение в живот (как у Мартина) не были оправданием, и "освобождение от физкультуры" никто не выдаст: бери винтовку, и хотя тебя прикроет каждый, никто тебе не нянька. Впрочем, боевого духа у юной целительницы было едва ли не больше, чем у того же Блейка. Чем даже у Джины в иные паршивые дни. В девчонках она была уверена.
Но Трей...
Джина не просто так бросала на него косые взгляды, искала его глаза в помутневшем от пыли зеркале. Если в начале она думала, надеялась, что он станет едва ли не лучшей боевой единицей отряда и верным товарищем им всем, то теперь... Нет, она ему не доверяла. Его место, как ни странно, занял Чейс, отсидевший Чейс, плохой ирландский парень Чейс стал тем самым другом. Но в Трее она давно стала замечать, как его цели и взгляды все дальше уходят от пути отряда и все больше устремляются в сторону личной мести. И где-то она его понимала: все-таки, он потерял семью, кому как не ей знать, что это такое, что это за ужас наяву, и месть кажется единственным выходом. Хотя, в сущности, месть ничего не меняет, она не лучше алкоголя, тот хоть на вкус бывает сносным, уж Джине ли не знать. Сколько ни убивай, под ребрами только гаже. И эта гниющая пустота сосет тебя, пожирает тебя изнутри, разрастается маленькой черной дырой, и ее ничем не забить, не залить, ни литрами водки, ни кровью тобой убитых. И все же она не смогла донести это до Трея, и с каждым днем и новым разговором видела, как он отстраняется. Раздражается. Становится излишне жестким. И взгляды его... ей все больше не по душе. Она как-то даже сказала об этом Боссу, но это были лишь подозрения. В конце концов, это она тут в негласной должности замполита, и это она привела Мейера в отряд, ей и решать проблему.
Вот потому и курим.
Она еще злилась на Картера, хотя ее уже почти не передергивало от мысли, что он додумался поставить ее на живую рабочую мину. Да, это было совсем не смешно, это было опасно, хотя опасности она и сама прекрасно подвергала себя ежедневно, такая уж жизнь партизанов. Но он... Нет, он знал? Он правда думал, что это смешная шутка? И тут суровое выражение лица Гэлбрейт сменилось на еле сдерживаемую улыбку. Да, чертовски смешно! Должно быть, она забавно смотрелась там! И еще забавнее было бы, если бы правда боялась, что мина рванет. Все свое негодование и шок она уже высказала Картеру в первые полчаса. не очень связно и даже не в половину меньше, чем чувствовала на самом деле, но... Сейчас ее злость была скорее остаточной, не настоящей, растрепанной по ветру. Она скорее хотела на него злиться, потому что знала, что вроде как должна, он же, так ведь не поступают... А внутри все же понимала, что все равно его любит и простит и не такую шутку. Может быть, он именно ее выбрал для этой цели, потому что знал, что она сделает все правильно и не взлетит на воздух? Потому что представить, чтобы Макс Картер превратил ее в смертницу, она не могла. Слишком давно они знакомы. И кое-какие непростые черты характера, маленькие темные уголочки друг друга они знали чуть ли не лучше собственных. Она не могла на него злиться долго, и поэтому злилась теперь на себя за эту неспособность. И вот теперь они едут чуть ли не в жопу мира, чтобы провести там хорошенькую такую операцию, имея в числе команды слишком много новичков, половина из которых вообще не участвовали ни в чем подобном.
Джи стряхнула пепел в открытое окно, послюнила еще разок кончик сигареты, да и выбросила ее в захламленную пепельницу.
Хорошо, она позлиться еще немного, пока они не приедут на место. А Картер пусть помучается совестью, ему будет полезно.
— Стой, Марти! Останови.
Черт.
Перед ними в нескольких десятках метров стояла машина Картера, как будто просто дожидалась их у ворот в назначенном месте. Но что-то было не так. Во-первых, связь с ним пропала уже около получаса назад, что само по себе было странно, разве что гребаная рация сдохла вот так ни с того ни с сего. Во-вторых, машина была совершенно пуста.
Джина выскочила из кабины, держа наготове пистолет, и обернулась, подавая знак второй машине — скрещенными крестом руками — остановиться. Потом прошла на несколько шагов вперед, вглядываясь внутрь машины Макса и ребят, но не заметила ни в ней, ни поблизости признаков живых людей. Свежих трупов, правда, не было тоже. Очередная попытка вызвать командира по рации не привела к успеху, что и не удивительно. Потом она махнула Мартину, подзывая ближе.
— Проверь машину, но осторожно и удачливо. Она может быть заминирована, или здесь будет другая ловушка.
Если она на кого и могла положиться в этом деле, то только на Мартина.
Это значит, они в плену, или же попали в не меньшую переделку. И вся операция могла быть сорвана из-за этого. Но как? Нарвались на охрану, на большой блокпост? Да, это было вероятно, как пить дать, только полнейшие дебилы не стали бы усиленно охранять столь важный секретный объект! Вот только одно но: поблизости отрядов вигилантов не было видно. Или они отлично прячутся, ведь Джина бы заметила. Или их предупредили, и тогда это действительно ловушка.
И все же задание должно быть выполнено во что бы то ни стало.
— Иви, боюсь, наших взяли в плен... Командование беру на себя, если никто не против, — кроме них двоих и некому, остальные в отряде не больше месяца. — Времени у нас мало, так что нужно убить двух зайцев: провести разведку по плану и, вдобавок, вытащить оттуда наших. Скорее всего они живы, и вигиланты постараются выбить информацию о нас, операции и штабе. Их ждет облом, но у них могут быть телепаты, так что права на провал у нас нет. Предлагаю разделиться на три группы. Иви, Марти и я за старших. Реми, ты идешь со мной, Трей — с Иветт, положись на ее слух, — "и я все равно слежу за тобой." — Марти, Шай, на вас сохранность машин и охрана входов, если заметите что-то подозрительное, у вас есть рация. Не уверена, что снаружи намного безопаснее, чем внутри, так что я на вас рассчитываю. На всех вас, ребята, не подведите.
Командовать — жутко непривычно, когда дело идет о сложной операции, времени на детальное планирование которой нет. Пусть кое-что они уже знали и обсудить успели по дороге. Сейчас все, что она может, это полагаться на поддержку своих и верить, что делает все правильно. Напоследок она подошла поочередно к Мартину — за удачей, конечно же, — и к Иви, приобняв каждого.
— Не спускай с него глаз, Ив, я ему не верю.

● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ●
Ashley Greene (если у вас есть вариант более удачный на роль сестры - то все обсуждаемо и меняемо)

» имя, возраст: Кэтрин Серратос, 25; » принадлежность: ваш выбор; » профессия: медсестра в госпитале Грин-Бея.

» способность: ваш выбор; » сторона: ренегаты; » статичное изображение: ссылка.

Родная младшая сестра Андреа, родилась в Итаке (Нью-Йорк, США), в семье потомственных врачей. В отличии от сестры отличается более покладистым и спокойным характером. Она легче воспринимает неудачи и с легкостью может найти выход из любой ситуации. Она пошла по стопам родителей и работает медсестрой в одном из госпиталей Висконсина, хотя всю жизнь хотела быть как родители - хирургом, потому все еще не теряет надежды доучиться. Девушка веселая и общительная, всегда готова прийти на помощь, порой даже в убыток себе. Считает медицину своим призванием, что, в общем-то, соответствует действительности. Она почти сразу поверила Линкольну и приняла сторону ренегатов.

Между сестрами всегда были теплые дружеские отношения. Нет, нельзя сказать, что они вообще никогда не ссорились - обе прошли через подростковый возраст и порой знатно трепали друг другу нервы, но сейчас все это в далеком прошлом. Кэтрин для Андреа один из немногочисленных факторов беспокойства и ею все больше овладевают мысли забрать младшую сестру в штаб. На данный момент сестры видятся очень редко по вполне объяснимым причинам, но связь поддерживают регулярно.
Что касательно игры - хотелось бы в настоящем увеличить количество их встреч и в дальнейшем планируется перевести Кэтрин сперва в побочный, потом в главный штаб. Вполне вероятно, что задействуем и родителей, так как есть мысли о том, чтобы отыграть их трагичную гибель. Бонусом есть тут еще один интересный человек, который тоже жаждет встречи с тобой.

Написала я очень мало, только самое важное, ведь это твой персонаж и тебе им играть. Внешность можем подобрать другую, так как из всех перебранных только Эшли показалась более-менее подходящей. Что касательно носитель/человек - полностью на твой выбор (но было бы интересно, если бы ты была носителем и способность проявилась очень рано). На все вопросы отвечу, анкету покажу, помогу с историей и графикой. Только приходи. Из требований всего несколько - грамотность, адекватность, ну и конечно не брать персонажа на день. Не принуждаю к общению, пребыванию в игровых разделах и флуде, но поддержу, если таковое жаление будет. Короче, обещаю любить и жаловать.

п р и м е р    п о с т а

Желание увидеть сестру было слишком сильным, слишком навязчивым и слишком опрометчивым. Все эти слишком давили на Андреа, заставляли нервничать, но вместе с тем она уже приняла решение и теперь не отступит от него. И даже тот факт, что сестра работала в госпитале на территории Висконсина, спокойствия не прибавлял – после их чудной вылазки в самую защищенную тюрьму Америки, когда родных назвали ее больным местом, желание увидеть их теперь являлось для нее чем-то сродни прихоти, от которой следовало бы отказаться. Но она не могла.
Из штаба Андреа выскользнула рано утром, постаравшись при этом ни кому не попасться на глаза, так как желания рассказывать о цели своей сегодняшней вылазки кому-либо не было. Всего день назад ее едва не спалили живьем и вряд ли медики, к которым ей все же пришлось обратиться, оценили бы такое скоропостижное покидание медкрыла. И снова слишком опрометчиво, но что с ней может случиться в штате, целиком и полностью занятом ренегатами? Чувствовала она себя хорошо, а незначительные раны и ссадины и так были постоянными спутниками вот уже почти полгода. До Грин-Бея разведчица добралась быстрее, чем рассчитывала, теперь дело оставалось за малым – найти госпиталь, а в нем сестру. Но и это не заняло много времени.
Стоя на пороге медучереждения, только сейчас осознавая, что вскоре увидит Кэтрин, с которой не виделась больше года, Серратос испытала страх и желание повернуться и сбежать отсюда, пока не поздно. Минута, две, три… Наконец брюнетка переступает порог госпиталя, а дальше все завертелось слишком быстро и вот она видит свою когда-то маленькую сестренку, которая озабоченно снует между палатами. Уставшая, бледная, с темными кругами под глазами, далеко не сразу она заметила Андреа, а когда все же увидела, не сразу поверила глазам.
Встреча оказалось слишком короткой, а времени слишком мало. Снова эти слишком, которые ренегатка начинала ненавидеть всей душой. Кэтрин то и дело одергивали, что им толком не удалось нормально поговорить, но даже это, короткое невнятное общение, крепкие объятия, это в полной мере дало осознать, что Андреа движется в правильном направлении, борьба не напрасна, и выбор был сделан правильный. Напоследок прижав к себе сестру как можно крепче, она не стала давать никаких обещаний, но Кэтрин ни о чем и не просила – ее малышка слишком быстро повзрослела.
Теперь, спустя почти час после встречи, разведчица бесцельно бродила по улицам Грин-Бея, натянув капюшон толстовки почти до самых глаз. Сильное эмоциональное потрясение не давало ей сосредоточиться на чем-то одном, а в таком состоянии Серратос не хотела возвращаться в штаб. Вывеска какого-то небольшого бара пришлась как нельзя кстати. Недолго думая, женщина скользнула внутрь, сразу же направившись к барной стойке. Она прекрасно понимала, что в этом месте ее вряд ли побалуют достойным виски, но припрятанная в комнате бутылка отменного Далмора 20-го года, была на данный момент недосягаема. Попросив у бармена стакан местного пойла, она вскоре потягивала янтарную жидкость, стараясь не думать о его, мягко говоря, отвратном вкусе. К слову, это действительно помогло отвлечься от мыслей о сестре и родителях, но только лишь на время. Родные упрямо лезли в голову. Но тут ее одернул бармен, передав, что какой-то мужчина ждет ее у туалета и указал направление.
Скорее заинтригованная, чем взволнованная, без единой подсказки со стороны интуиции, Андреа идет в указанном направлении. Неспешно она поворачивает за угол, уже открывая рот для не самого лестного приветствия, но слова так и замирают на ее губах. За доли секунды она узнает этого человека, отчего ее глаза широко распахиваются, а на лице застывает испуганная маска. Ей впору бы бежать отсюда, но она словно приросла к земле, чем противник и пользуется. Сильный удар по корпусу, короткий стон и вот она чувствует его всем телом, но этот пикантный момент длится совсем недолго. Он ударяет разведчицу об стену, а она не успевает даже блокировать удары, как снова оказывается в захвате, застигнутая врасплох, обескураженная присутствием этого человека на территории Висконсина, Андреа далеко не сразу соображает, что вообще происходит. А когда осознание приходит, и попытка нанести ответный удар легко парируется и завершается ударом ее головы о стену туалета, уже слишком поздно. Звук защелкивающегося на запястье браслета слишком отчетливо разливается в небольшом, даже крохотном помещении туалета на пару кабинок.
- Что ты, блять, делаешь? Кто ты такой?! – шипит Серратос, с силой дергая руку на себя, при этом делая себе только больнее – раны на руках после веревок, которыми та была привязана к столбу, открываются, стоит браслету скользнуть по ним. – Отпусти меня, подонок! – женщина дергается всем телом, не желая чувствовать его так близко, ей даже удается заехать кулаком по его ребрам, но удар пришелся вскользь, едва ли причиняя хоть какую-то боль. Новая попытка вырваться ни к чему не приводит, но когда ее колено поднимается до промежности мужчины, такой долгожданный болезненный стон все же вырывается со рта старого знакомого.
- Отвали от меня, придурок, - Андреа пытается оттолкнуть его от себя. Ощущение того, что она глава разведки ренегатов и находится на войне кануло в лету, сейчас она была скорее напуганной девчонкой, на которую напал полоумный насильник и затащил в кабинку туалета, намереваясь совершить свои грязные делишки.

● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ●
nat zang¹

» имя, возраст: Леон «Звездочет» Хелланд [Leon Helland], до 27. » принадлежность: носитель. » профессия: на выбор, важно лишь наличие боевой подготовки, в прошлом - закончивший интернатуру врач.

» способность: кроуризм. » сторона: вигиланты. » статичное изображение: ссылка.

Таких, как Леон, война не носит на шее необработанными самородками - она отшлифовывает их грани до безупречной остроты углов. Ими, как лезвиями, можно вспарывать овечьи шкуры, прогрызая дорогу через гибельный смог. Поле боя - его новый дом, а старый сгорел дотла вместе с кукольными башмачками его младшей сестры. Он будет сражаться до последнего крика, потому что отчаянье не дает ему иного выбора. Будет убивать без стонов и жалоб, наутро беззвучно копая детские могилы и посыпая их пеплом. С винтовкой в руках или рогаткой, он сам - орудие. Бойцовский цербер, набивающий «звезду» за каждую прокусанную шею, сломанный позвоночник и выжженное сердце. Экстатически виляя хвостом, Звездочет принесет (и обязательно посчитает) вам любую голову, а позднее - и вашу собственную (но только если вздумаете кормить его). За безукоризненной исполнительностью скрывается жестокость, за боевым бесстрашием вихрится ярость, не мальчишеский героизм, не зеленая наивность юнца - в глазах играет бес, а овцы пусть и дальше слепо принимают его за ягненка и телами прикрывают от летящих пуль. Он выдоит из низ сострадание. И бросит в огонь, если прикажут. Ушлый, привыкший быть со всеми на короткой ноге, Леон безупречно мимикрирует под свое окружение. Кровь - его стихия. С каждым пролитым литром он прощает убийц своей семьи, но голоду внутри него хватает лишь до наступления нового восхода.

От ненависти до любви - один разбитый нос, пара трещин в ребрах, ожоги второй степени и получасовая нотация еврейской медсестры о дружбе народов. Любой скажет, что между этими двумя не может существовать ничего, кроме высококонцентрированной, дистиллированной ненависти. Не будем поднимать миру веки, пускай спит его бдительность. Общение Леона и Элиаса напоминает словесное порно. Леон шутит про затянувшуюся девственность Элиаса, Элиас кроет «быстрым разгоном» Леона. Все было бы куда более прозаично, если бы в отсутствии одного - другой не начинал драть стены от скуки. История их бурного знакомства – это солдатская притча о клюющемся петухе и бешеном псе, василиске и цербере, если будет угодно, но кто бы сомневался в скудных и обделенных начитанностью умах - все чаще всплывает именно первое.

¹ - с радостью готов уступить изменение внешности, если предлагаемый вами образ покажется мне не менее удачным.
Не прошу держать меня за руку и не буду вопить полоумным оркестром из банши если вам захочется привнести в персонажа собственнических ноток. Готов скрупулезно доработать детали, коль такая свобода вам вовсе не нужна. Эпизоды со мной могут оборачиваться как заправской драмой и галопом по миру экшена, так и тем, за что ваша родня, если бы могла, настоятельно препятствовала нашему общению. Сейчас мы палим по ренегатам (в основном, конечно, Леон, Элиас предпочитает прятки), а уже через пару минут мои руки наносят на вашу спинку глазурь для эклеров. На войне всякое возможно! И посему, мое единственное пожелание к будущему игроку - гибкость. Вы выгнете, загнете, нагнете меня, если понадобится, под свои «хотелки», а мне в ответ важно не чувствовать скованности при высказывании своих.

п р и м е р п о с т а

По возвращению в штаб обнаружилось нечто более неприятное, чем руины, голая земля или обугленные останки всех членов команды. Целостность особой, почти интимной атмосферы логова, именуемого исследовательской лабораторией, халатнейшим образом оказалась нарушена, потревожив покой существа беспринципного и ядовитого.

«Из соображения безопасности» – щелкнули на зубах последние строки безграмотного доклада. В такие моменты, Элиас Эйзенхарт действительно напоминал чудовище из страшных сказок. Конечно же, в рядах вигилантов подобные ему – не редкость. Но в силу заочной убежденности в собственном превосходстве, ученому не приходилось сравнивать себя с другими. Ведь это бы означало неминуемо определить их и себя под общим знаменателем. А какой смысл сопоставлять в единой картине грацию замирающего над полями сапсана и первыми неандертальцами, едва осознавшими, что палками можно колотить не только по своему черепу, но и по черепам соплеменников? Беспринципным, и в то же время – принципиальным был Эйзенхарт в преддверии потери контроля над ситуацией. А он неумолимо ускользал сквозь его пальцы.

Лишь в пределах своей лаборатории, окружающие дикость и скудность не ощущались в столь острой мере, позволяя ученому, пусть и ненадолго (хотя, вероятно, происходило это лишь потому, что увлекшись работой – доктор Эйзенхарт ощущал себя единственным живым человеком на планете), оставить накопившееся раздражение, отпустив миру за все прегрешения.

На его «удачу» – пик сбоя способностей застал ученого за пределами лаборатории. И, даже несмотря на причиненные неудобства, был в общем-то переживаем с мыслью, что вероятность неизбежного погрома его разработок незначительно снизилась в отсутствие взрывоопасного носителя. Снизилась 'бы', поправка, не окажись в числе персонала лаборатории носителя со спящей способностью. По массивным трещинам в главных дверях, зиявших обугленными пастями перед застывшим у них мужчиной, определить с ювелирной точность природу источника и объем нанесенного ущерба не составило труда. И конечно же – самому Эйзенхарту было глубоко монопенисуально остался ли в живых нерадивый член исследовательской группы. В таких условиях все равно нельзя продолжать работу над проектами, ради которых вот уже несколько месяцев он терпит вокруг себя ореол пошлых шуток и номеров на салфетках.

Перед глазами эксцентричной личности поплыли разноцветные вспышки – это раздражало. Отсутствие контроля над ситуацией, отсутствие контроля над выдававшей финты способностью... Круто развернувшись на каблуках, он собирался в единственное место, способное пролить свет на сложившиеся обстоятельства и безвременье дальнейшей дисфункции его детища, мысленно обрисовывая себе возможные способы нашпигования толстой кишки безопасников изобилием фейерверков, но прежде – он даст себе время вернуть прежнее хладнокровие, заглянув к Престону. Ведь это, так или иначе, входило в его изначальный план.

Стены этого одновременно невзрачного и дышащего самоуверенность отсека, негласно считающего себя глазами, ушами и рулевым органом ястреба, отнюдь не создавали в сердцах ученого иллюзий запретности тамплиерского Грааля. Война прельщала собой лишь в качестве реализации амбиций существа, разум которого обладал более емкой, более ароматной чашей, благоухавшей знаниями иного характера. Эйзенхарт всегда умел смотреть трезвым, бездушным взглядом, отметая военный удел к ногам прошлых веков. С нынешним уровнем технологий, любые конфликты решались бы одиноким, но точно осуществленным ударом по цели, если бы по эту и ту сторону реки человечество не окружали сплошные сантименты.

Как и у всякой империи, в аналитическом отделе имелся свой император – Фрэнсис Мур – птица высокого полета. Уважаемый, уважаемый человек. Слова, слова. К нему бы непременно и каждый раз направлялся Эйзенхарт для выяснения вопросов, хоть на другой конец света, хоть прямиком в ад, не будь он убежден, что абсолют его власти сильно идеализирован. Власть – шаткая вещь, и как и в любой другой идентично устроенной империи, за спиной главы аналитического отдела стоял свой серый кардинал. О сосредоточенном в его руках могуществе можно было болтать бесконечно, но Элиас предпочитал расщеплять его аналитически, отделяя лишний пафос и извлекая максимальную пользу.

Едва шагнув за порог кабинета помощника главы, он на секунду замешкался, казалось, совершенно забыв зачем стучался сюда парой мгновений ранее. Погром в лаборатории ненадолго отошел на второстепенный план, как и недовольство ученого, которому удалось заметить незначительные изменения в привычном поведении Престона. Малоподвижный, как хищник в глубокой, темной, медленно текущей воде, он казался бледнее и острее обычного.

Еще не сопоставив все биометрические показатели воедино, Элиас сложил длинные тонкие кисти треугольником в характерном жесте богомола, словно замком из пальцев он старался удержать на губах преждевременно просящуюся наружу шутку, настаивая ее до подходящей кондиции, как изысканное вино, сложил в уме дважды два, и уже начинал догадываться какой интересный козырь подкинула ему нелицеприятная ситуация. Подумать только, а ведь он едва не пропустил все веселье.

– Если скажешь, что именно ты разнес мою лабораторию, я даже злиться не смогу, – не просто «разнес» – разнесли Престоном. Парень выглядел, мягко говоря, паршиво и этим все сказано, – Мои ребята порой бывают такими уникумами, что я часто подумывал о том же.

● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ●
Josh Duhamel

» имя, возраст: Клинт, 34 » принадлежность: носитель » профессия: мастер-сержант Корпуса морской пехоты США

» способность: минерализм » сторона: ренегаты; боевая группа побочного штаба в Кеноше, второй офицер; специализация — штурм, поддержка » статичное изображение: ссылка

Со стороны может показаться, что война у Клинта в крови, но это далеко не так — как минимум потому, что в этой семье он был первым, кто поступил на службу в корпус морской пехоты. И отец (прораб в строительной бригаде), и мать (преподаватель математики) были против непреодолимой тяги мальчика к военной форме, запаху пороха и тяжести оружия в руках, а потому когда Клинту исполнилось восемнадцать лет он сбежал из родительского дома и пришел в один из вербовочных пунктов Уичито, чтобы заявить о готовности служить и защищать. В восьми из десяти случаев такой энтузиазм не оставался без должного внимания, а потому совсем скоро он в звании рядового пополнил ряды первой дивизии КМП США.
С самого первого дня Клинт зарекомендовал себя самым старательным, самым дисциплинированным, самым решительным и быстрым новобранцем, подкрепляя это другими личностными и физическими качествами, поэтому ни для кого не стало откровением, что он в числе первых был переброшен в Восточную Европу, дабы урегулировать вспыхнувшие в тех землях военные конфликты. Как ни странно, никогда не участвовав в серьезных военных столкновениях, здесь Клинт почувствовал себя в своей тарелке. Он был отличным солдатом — смелым, исполнительным, рассудительным, стрессоустойчивым, и все эти качества быстро помогли ему подняться выше в военной иерархии. Он был настолько отличным солдатом, и так хорошо справлялся с возложенными на него обязанностями, что, кажется, забыл о человечности, превратившись в машину для исполнения приказов старших по званию сослуживцев.
Он поплатился за это, когда встал перед выбором — спасти вверенный в его командование отряд и, оставив штаб без важных разведданных, провалить задание, или пожертвовать своими людьми и выполнить долг. Клинт выбрал второе. Конечно, этот выбор дался ему очень нелегко, но тогда он посчитал, что это задание и мир во всем мире выше него и кого бы то ни было из его отряда. Он выполнил задание — по факту он победил в войне, но заплатил за это слишком высокую цену, и лица погибших товарищей вместе с лицами их родных и близких, от взглядов которых он стыдливо прятался, когда его и остальных оставшихся в живых встречали на гражданке, Клинт будет видеть в самых страшных ночных кошмарах. Он вернулся домой в звании мастер-сержанта и с Военно-морским крестом на груди, однако, ни звания, ни награды не могли помочь ему справиться с моральным прессингом и гнетом, которому он подверг сам себя, каждую ночь просыпаясь в холодном поту, безуспешно принимая горстями антидепрессанты и посещая психотерапевта в военном реабилитационном центре. Он безуспешно пытался найти свое место за гранью военной службы, успев поработать и плотником, и продавцом, и охранником, нигде подолгу не задерживаясь. Однажды покинув Уичито, он так и не смог вернуться обратно ни душой, ни сердцем, и понял, что его здесь ничего не держит, когда похоронил сначала мать, а затем и отца. Уход родителей из жизни стал своего рода толчком к возвращению в ряды Вооруженных Сил, поэтому в скором времени Клинт был определен в воинскую часть в городе Олбани (штат Джорджия).
Когда Штаты встали на пороге войны между Элдерманом и Риндтом, Клинт поддержал последнего, поверив в Линкольна и пропаганду его идей. Чтобы присоединиться к ренегатам, ему пришлось дезертировать из части, после чего, пройдя всевозможные проверки, мастер-сержанта переправили в Атланту, где он и служил в составе боевой группы (там же проявился его дар) до сентября 2037 года, когда встал вопрос о развертывании нового штаба в Висконсине, где Клинт стал вторым офицером в только собранном отряде.

● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ●
D.J. Cotrona

» имя, возраст: Гектор, 32 » принадлежность: носитель » профессия: автослесарь

» способность: взрывание » сторона: ренегаты; боевая группа побочного штаба в Кеноше; специализация — штурм » статичное изображение: ссылка

Гектор с самого детства был приучен к тяжелому труду. Во многом этому поспособствовало строгое воспитание отца-одиночки, до некоторого времени вкалывавшего на трех работах, чтобы оплатить комнату в общежитии в Остине, а также одеть и накормить сына. Все изменилось, когда мужчина получил тяжелую травму на производстве, вследствие которой на всю жизнь остался инвалидом. С этого момента настал черед Гектора заботиться об отце. Он стал работать где придется, прогуливал школу, не ночевал дома, работая то в дневную, то в ночную смены, иной раз переступая порог маленькой съемной комнатушки только для того, чтобы переодеться, после чего снова бежал зарабатывать гроши, которые аккуратно складывал доллар к доллару, цент к центу, разделяя суммы на оплату жилья, на питание, на хозяйственные товары и одежду. Он был курьером, он был уборщиком в университетах и прачечных, он был разнорабочим на стройках и в автомастерских (что называется "принеси-подай"), украдкой смотрел, как работают старшие товарищи, запоминал, что они делают, чтобы впоследствии показать себя не уборщиком мусора, но автослесарем-самоучкой (благо, память была отменная, да и руки росли из плеч, а не из задницы). Тем более, когда над парнем в мастерской взял шефство более умелый мастер, у Гектора появился отличный шанс приумножить знания и улучшить навыки.
Разумеется, необходимость работать поставила крест на его обучении в школе и дальнейшем будущем в университете, а мечта добиться чего-то в сфере шоу-бизнеса отныне была недостижима, но ему не пристало сокрушаться на тему «если бы, да кабы» — у него была работа, которую нужно было делать; у него были обязательства, которые необходимо было выполнять. Тем не менее, случилось то, что должно было случиться — когда Гектору исполнилось девятнадцать он лишился отца.
Он остался один в маленькой комнате в общаге Остина; все так же работал на износ; забыл значение таких слов как «режим», «здоровый сон» и «правильное питание». Мать после смерти отца искать не пытался — будучи ребенком, он не мог понять, почему она оставила их; став старше, понимать не хотел. Наверное, именно злость и обида на давшую ему жизнь женщину стали главными причинами его настороженного отношения к противоположному полу, но однажды ему повезло и он познакомился с женщиной, которая впоследствии стала матерью его собственного сына.
Они жили в доме ее родителей все в том же Остине, когда вигиланты и ренегаты вступили в открытое военное столкновение. Когда война пришла в Техас семья пыталась выбраться с территории штата, но в воцарившемся хаосе Гектор потерял все — жену, ее родителей, и своего ребенка. Горе и ярость стали не только стимуляторами для пробуждения дара, но и причинами, по которым мужчина не мог совладать с собой и, спровоцировав мощный взрыв, впал в кому.
Его нашли искатели ренегатов, и доставили в один из штабов в Нью-Мексико. Там через три недели Гектор пришел в себя и набросился с кулаками на одного из медбратьев в лазарете, из-за чего его временно определили в военный изолятор. Однако, вследствие разговоров с сотрудниками Внутренней Службы Безопасности он мало-помалу проникся идеологией Риндта (во многом из-за того, что ВСБ наплела ему, что ренегаты были, есть и будут обороняющейся стороной, стремящейся построить новый мир без войн, и ответственность за разрушения в Техасе целиком и полностью лежит на Элдермане и его людях) и занял свое место в партизанском отряде на границе Юты и Невады, откуда и был направлен в боевой отряд штаба в Кеноше.

● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ●
Jaimie Alexander

» имя, возраст: Джун, 30 » принадлежность: носитель » профессия: адвокат

» способность: не установлена (установим по ходу игры. Склоняюсь к биолокации) » сторона: ренегаты; боевая группа побочного штаба в Кеноше; специализация — снайпер » статичное изображение: ссылка

Джун с самого детства буквально купалась в лучах славы. Еще бы: ее отец — легенда Вооруженных Сил США, один из самых метких снайперов, обладатель «Пурпурного сердца», двух крестов «За выдающиеся заслуги», а также «Медали Почета». Да, она родилась в семье военного, но, как ни странно, никто и никогда не занимался ее воспитанием, что называется, «по уставу», как никто никогда и не требовал, чтобы она шла по стопам своего горячо любимого знаменитого папочки и шла добровольцем в ближайший вербовочный пункт.
Тем не менее, стремление защищать людей у нее, наверное, было в крови, но если отец служил и защищал со снайперской винтовкой в руках, то Джун хотелось делать это, опираясь на Конституцию и Уголовный Кодекс. Это стремление побудило ее усердно заниматься правоведением, и первым результатом стала победа в проводимой по всему округу олимпиаде, которая укрепила веру девочки в то, что юриспруденция — ее призвание.
Школу девочка закончила круглой отличницей, и с этим аттестатом, рекомендациями от преподавателей, а также успешно сданным тестом SAT поступила в Йельский университет на юридический факультет. За время обучения она ни секунду не сомневалась в том, что все делает правильно, а потому преуспела и в высшем учебном заведении, успешно окончив его с дипломом с отличием.
По возвращении в Колумбию (Южная Каролина) Джун не пришлось искать работу слишком долго — совсем скоро ей довелось пройти собеседование в одной из крупнейших юридических фирм в городе, которая и взяла ее на работу. Довольно продолжительное время она занималась в основном иммиграционными вопросами и гражданскими исками, и только через год ей доверили по-настоящему серьезное дело, связанное с убийством. В суде она представляла интересы подозреваемого и не только смогла оправдать его, но, сотрудничая с полицией и частным сыском, еще и умудрилась выйти на след виновного в преступлении человека. С этого момента карьера Джун пошла в гору. Волевой характер, далеко не пустая голова на плечах вместе с природным обаянием — залог ее успеха.
Но когда началась война, ее природное обаяние и до отказа забитая знаниями о законодательства США голова оказались никому не нужны. Зато оказался чрезвычайно полезен ее талант к стрельбе на дальние расстояния, и уж в обращении со снайперской винтовкой ей в штабе в Колумбии не было равных. И когда встал вопрос о развертывании штаба в Кеноше, командование посчитало, что новой боевой группе не помешает хороший снайпер, и именно поэтому в феврале 2037 она перебралась в Висконсин.

● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ●
Lucas Till

» имя, возраст: Робин, 27 » принадлежность: человек » профессия: инди-разработчик, программист в игровой компании

» способность: - » сторона: ренегаты; боевая группа побочного штаба в Кеноше; специализация — техник » статичное изображение: ссылка

Итак, Робин. Победитель не одной олимпиады по информатике в школьные годы; обладатель красного диплома факультета информационных технологий Массачусетского технологического института, лучший студент на курсе; почетный участник, наверное, пары десятков хакатонов, проводившихся по всей территории США; независимый разработчик, на счету которого несколько крупных решений для бизнеса, а также ставших популярными инди-игр. В мире, в котором живут носители, обладающие метаинтеллектом, обычным людям стало все тяжелее и тяжелее выделяться, но у Робина это получилось. Его по праву считали гением, он был полным психом в своем деле. Жизнелюбие, юмор и находчивость помогали ему во всем — от завоевывания расположения нужных людей к своей персоне до генерирования идей, которые впоследствии возымеют право на жизнь и немедленную реализацию. Наверное, именно поэтому после одного из хакатонов его заметила игровая компания, базировавшаяся в Бисмарке (Северная Дакота), и предложила работу в должности программиста искусственного интеллекта.
Будучи сотрудником компании, Робин стал лауреатом ежегодной премии Game Awards в номинации «Лучший искусственный интеллект», однако когда компанию купил крупный издатель, оказалось, что запросы паренька слишком высоки, а потому он в скором времени попал под сокращение. Оставшись без работы, Робин был вынужден вернуться домой и некоторое время перебиваться договорами на разработку специализированного программного обеспечения для министерств сельского хозяйства и энергетики. Впрочем, это продлилось недолго, и в скором времени парня пригласили в Лос-Анджелес — буквально за пару дней до объявления Итаном Элдерманом войны.
Разумеется, отъезд в Калифорнию пришлось отменить (тем более, через некоторое время было объявлено о том, что штат был полностью разрушен), и Робин, уже некоторое время назад принявший позицию Линкольна Риндта, начал активно пропагандировать идеологию ренегатов во всемирной паутине. Он стал одним из тех, благодаря кому Риндт и его люди получили мощную поддержку по всей территории США. Он всегда делал свое дело на совесть, и продвижение идей «гостя из будущего» не стало исключением.
Но однажды он все-таки попался. Вигиланты выследили его и, взяв под стражу, планировали конвоировать в Южную Дакоту, но на границе двух штатов конвой был атакован партизанами ренегатов, вследствие чего Робин был освобожден. Парень незамедлительно вызвался добровольцем, а потому его практически сразу отправили в Висконсин, в город Кеноша, в то время как его родителям дали убежище в Боузмене (штат Монтана).

● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ●
Joel Kinnaman

» имя, возраст: Уолтер, 32 » принадлежность: человек » профессия: сапер, военный инструктор

» способность: - » сторона: ренегаты; боевая группа побочного штаба в Кеноше; специализация — специалист по взрывчатке » статичное изображение: ссылка

Уолтер служил сапером в Корпусе морской пехоты Вооруженных Сил США. Лучший в своем взводе, один из лучших в дивизии в принципе, он огромное количество раз доказывал, что ему по силам практически любая задача. Нет такого снаряда, который Уолтер не смог бы обезвредить; из десятка проводов он перережет именно тот, который деактивирует триггер, и сделает это так, что по окончании работы не утрет ни единой капли пота со лба. Его работа не предполагает панику — только холодный расчет и хладнокровие даже в тех случаях, когда до взрыва остаются считанные секунды. Он был одним из таких людей, которые, казалось, попросту не могут допустить ошибку.
Впрочем, даже таким как он свойственно ошибаться, и он дорого заплатил за свою ошибку. В ходе неудачного обезвреживания одного из снарядов произошла непредвиденная детонация. Уолтеру посчастливилось выжить, но не повезло потерять ногу, вследствие чего его в спешном порядке списали со счетов и отправили домой. Конечно, уже в те годы вовсю практиковалось биопротезирование, но скромного пособия по инвалидности на дорогостоящую процедуру, разумеется, не хватало. На помощь пришли бойцы из взвода, в котором служил Уолтер — вместе они смогли собрать необходимые средства и оплатить операцию, и совсем скоро легендарный сапер снова смог ходить. Тем не менее, этого было недостаточно, чтобы вернуться в ряды Вооруженных Сил, поэтому как бы долго мужчина ни обивал порог Хендерсон-Холл в Арлингтоне (штат Вирджиния), должного эффекта это не возымело — на военной карьере Уолтер мог поставить жирный крест. Впрочем, ему предложили должность старшего военного инструктора по взрывчатке в полицейской академии Ричмонда, и сапер, понимая, что вариантов у него немного, согласился.
В полицейской академии он познакомился со своей будущей женой, совсем скоро у них родилась двойня. Уолтер уже и позабыл о своем желании вернуться на службу в КМП, однако, все-таки взял в руки оружие, когда началась война между ренегатами и вигилантами. Понимая, что, присоединившись к ренегатам, он подвергает опасности семью, Уолтер не без помощи людей Риндта отправил жену и детей в Рочестер (штат Миннесота), а сам направился в Грейт-Фоллз, где некоторое время воевал под флагами ренегатов, а в сентябре 2037 года был переброшен в Кеношу и пополнил состав новой боевой группы в качестве главного специалиста по взрывчатке.

Они слишком разные сами по себе, у них разные мотивы для участия в этой войне, они абсолютно не были привязаны друг к другу до сентября 2037, когда их всех отправили в Кеношу и сформировали в один кулак для проведения боевых операций. Вполне возможно, что у них сложатся не самые приятные первые впечатления друг о друге; велика вероятность, что сначала они друг другу абсолютно не понравятся, но их история — это история о том, как незнакомцы становятся друзьями, а команда превращается в братство.

Прежде всего хочу сказать, что это не Отряд Самоубийц (самоубийца в команде только я. Хронический). Знаю, проведения параллелей не избежать, но я позиционирую этот отряд совсем не как сборище отщепенцев и паршивцев (тем более, это даже по историям каждого из персонажей не так).
Стандартно: не пропадать, на два дня не приходить, бла-бла-бла. Буду рад, если вы будете активны в плане игры, но сам торопить никого и никогда не собираюсь.
От и до ни одного персонажа не расписывал — оставляю желающим простор для творчества, открыт для диалога относительно тех или иных моментов биографии.
Внешности менять крайне нежелательно (я очень хочу видеть в нужных мне образах именно этих ребят).
Буду несказанно рад, если вы захотите участвовать в сюжетных квестах вместе со мной. Квесты крутые, скучно не будет!
Связаться со мной можно через гостевую, а дальше уже можем перебраться в лс/скайп/вк.

● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ●
François Arnaud

» имя, возраст: Arthur Dagenhart / Артур Дагенхарт, 27. » принадлежность: Носитель. » профессия: Разведчик в главном штабе вигилантов; прежде работал в ЦРУ.

» способность: Я бы хотела видеть стратегически полезную способность вроде абсолютной памяти или понимания сути вещей (приоритет). » сторона: Вигиланты. » статичное изображение: Посмотри.

you're the one that I need,
I'm the one that you own

Мы похожи, как брат и сестра, мы одна сторона медали: твоё лицо выделяется золотым профилем на позолоте, а я - только бездумный слепок с него. Я наизусть знаю и молитвенно повторяю перед сном каждую строчку сводок твоей судьбы, где меня ещё не было: брошен при рождении, воспитан Дагенхартами, домашнее обучение, общая школа, десять лет.
«Я тебя ненавижу,» - первое, что ты сказал пятилетней девочке на пороге (на ухо, чтобы мама не слышала). Я, конечно, давно про это забыла, если хоть когда-то помнила, а ты до сих пор вспоминаешь перед сном, братик. Иначе было никак: мы воспитаны на благодатной почве страха и повиновения. Ты приспособился к строгой семье, умел выскоблить в опутанной религиозной муштрой, как спрутом, жизни маленький закуток убежища и свободы. Ты храбрился передо мной - я копировала твоё внутреннее спокойствие.
Ты знал, что такое Бог: не Большой Брат, не святой, не тело, прикованное к кресту; ты всей душой молился Богу за меня, Марту, - он ни разу не ответил, и Бога тогда не стало. Ты научился предугадывать, планировать, менять и меняться: урок жизни, который я никогда до конца не освоила. Презирая убогость навязанной приёмными родителями нищеты, ты знал, что вырвешься из неё при первой возможности, и терпеливо ждал, выстраивая в уме комбинации будущей жизни.
У нас с тобой есть секрет, о котором никто никогда не узнает: мы заставили родителей убить невинного ребёнка, чтобы обрести желанную свободу, - ты гладишь мои волосы, а за занавеской, за тонким стеклом окна не умолкают истошные крики вдруг обедневших родителей (наших, запертых в клетках строгого режима, и чужих, потерявших сына). Мы это подстроили. Мы всю свою жизнь подстроили твоим умом и моими руками.
Все твои подстроенные планы всегда складывались, как задумано: трёхлетний бакалавр, стажировка в ЦРУ, затем - полная занятость, обучение Марты в медицинском, - все-все-все планы, кроме войны. Войну ты учесть забыл. А война учла наш Лос-Анджелес, разрушив его до фундаментов, заложенных ещё индейскими племенами, война учла ЦРУ, лихорадочно пытавшееся вычленить из хаоса причину, лояльность, значимость, и нас война тоже учла. У тебя была девушка, может быть, даже жена, - воспоминание о ней осталось в довоенном времени. Теперь каждый сам за себя, кроме нас двоих: за пазухой, под сердцем всегда есть я, любимая, единственная сестрёнка, жадно и беспокойно ждущая указаний: как война? опять война?
Элдерман звучал разумнее, сильнее. Ты с самого начала знал, что нам не суждено отсиживаться в сторонке, в ужасе трепеща пред бледным ликом войны, - мы сами будем и войной, и послевоенным строем. Это в наших ловко подставленных руках осядут перераспределённые войной власть и богатство. Ты сказал, что мы вигиланты, и теперь я вигилант, копия вигиланта, слепок с вигиланта, вигилант в разрезе.
Твоим главным приоритетом всегда было моё счастье. Ты хотел бросить его беспомощным к моим ногам, даже тянуться не нужно - оно и так ко мне льнёт, прирученное. Я знаю, что ты многого добьёшься, братик. Я тоже очень постараюсь.

Несмотря на то, что Марта и Артур - приёмные брат и сестра, они ближе, чем просто родственники. Они идеально дополняют друг друга в чудном новом мире: амбициозный, харизматичный Артур координирует их действия, рассчитывает будущее на пять шагов вперёд, стараясь выбиться из рядов пушечного мяса в когорту тех, кто принимает решения; Марта неотступно следует за ним преданнее любого солдата. Специфика их отношений в том, что Марта целиком и полностью от зависит от брата: она принимает на веру его убеждения, сделает всё, что угодно (включая самые большие подлости и убийство), чтобы заслужить его одобрение. Артур - центр её вселенной, он выше, лучше, честнее Бога, он не строит иллюзий по поводу Марты, знает каждую её слабость, но искренне, до боли любит её и знает, что ей, неприспособленной, зависимой, без него на войне не выжить.

Это самый главный персонаж в жизни моей героини, и вне всяких сомнений я с нетерпением жду того единственного, кто займёт и не оставит роль. Я готова идти на компромиссы практически в любом аспекте биографии при условии сохранения общего образа, даже внешность можно сменить при большом желании. Посты пишу не часто, но обещаю, что без эпизодов ни за что не оставлю, у меня есть очень много идей на совместную игру. И я с удовольствием предоставлю больше информации, скину свою анкету, пообщаюсь с вами, только напишите мне в лс или в гостевую с:

п р и м е р    п о с т а

*от другого персонажа в другом сеттинге
Я жадно ищу смутное подобие знака, ответа, символа, скольжу лихорадочным взором весенних глаз по чуждому лицу-маске в поисках знакомого, но смотрю – и не вижу. Черт лица совсем не разглядеть, а разум настойчивым фанатиком отвергает свирепую враждебность латекса, и он предстаёт в голове запуганной жертвы только размытым пятном коричнево-болотной мути: игнорируя очевидное и реальное, я замыкаюсь в себе, ведь ни одна реакция не просочится сквозь плотную духоту искусственного лица, чтобы отразиться на девственном полотне моего восприятия. Одно спасение – эти опиумные глаза, и я цепляюсь за его ускользающий взгляд, как утопающий – за острые обломки потерпевшего крушение корабля, с упорством Атласа выдерживаю бурлящие потоки шторма, норовящие утащить на дно и скормить морским чудовищам, резкий шквал ветра, выбивающего последний шанс на жизнь из-под ногтей да заливающего лёгкие солёной и горькой водой. В настойчивом отчаянии надежды подмываются идеологические устои похищенного, и прежде ясное понимание похитителя как врага сменяется новым неопределённым и безымянным определением положительного характера, ведь он один – мои обломки до основания разрушенной сутолоки будней.
Страх остаться в подвешенном состоянии растворяется неутолённым – похититель поднимает руку к моему лицу, и предлагает угадать количество поднятых пальцев. Разноцветные глаза глухим задушенным голосом задают простые вопросы, и я произношу такие же дежурные ответы, но мои слова звучат живее, чем его: «Не больше двух. Нет. Нет. Нет, – и вспомнив эпизод недавнего нападения, мягкой просьбой подвожу сказанное к понятному мне одной знаменателю, – Я больше не хочу умирать». В аквамариновых глазах – сдержанность и жёсткость старого вояки, но нет проблеска удивления, и мне кажется, что он разделяет моё понимание. На мгновение мелкая рябь на поверхности чувств – почему он спрашивает? Мне должно быть так плохо? Было что-то ещё, кроме смерти? Молниеносно-паническое «Я не помню!» горячей вспышкой взрыва разрывает шёлковое полотно иллюзий – и остаётся только гадать, что происходило в промежутках моего беспамятства. Это только вторая смерть, что мне довелось пережить, но ни с одной из них я до сих пор не свыклась, и вряд ли доведётся. А может быть, я ответила не то, что нужно? Может быть, он снова убьёт меня?
Однако отдающая льдистой прохладой забота преступника принята за чистую монету – искать подводные камни, о которые мне неминуемо предстоит разбиться, кажется пустой тратой драгоценных секунд по наивнейшей из причин: сравнивая его с собой, я решила, что моё поведение вряд ли бы отличалось. Интересовал только один из насущных вопросов: что могло им понадобиться от меня? Не обладая материальными ценностями, достойными упоминания, я не успела добиться и сколько-нибудь сильной людской ненависти, чтобы стать объектом жестокой расправы ради мести, а в обстановке комнаты и в похитителе – ни капли узнаваемого. Нечестно, – пойманная в ловушку пространного непонимания и молчания, бросившая попытки найти вразумительные ответы или придумать логически-стройные вопросы, я оказываюсь в положении жалком и беспомощном. Меня не отпустят, а маячащий на горизонте шанс встретить окончательную смерть не внушает оптимизма, последние охровые песчинки уверенности утекают сквозь пальцы в никуда, и я ищу подобие поддержки в лишённом озлобленности взгляде похитителя, неизбежно чувствуя, что скоро исчерпаю лимит его гуманности, но остерегаясь только его равнодушия. Не могу не заметить, как и он ищет всё застывшее в моих чернильных зрачках – ускользающий намёк на расположение, плотинную сдержанность, высившуюся перед натиском разнородных эмоций, бесконечно-неустанный поиск смысла и якорную зацикленность на цвете его глаз, ко взору которых я припадаю, как беспробудный пьяница к по дешёвке доставшейся бутылке медицинского спирта.
– А теперь послушай, – и я вся внимание и слух, с подобием серьёзной разумности слушаю обрывистую чеканность его слов, но не верю собственным ушам. На языке вертятся десятки вопросов, выдающие моё подозрение об истинной цели его интереса, но я не задаю ни один из них, оставив мнительность кому-нибудь другому, умному и рассудительному. Что это значит? Что происходит? На моих запястьях и лодыжках – морские узлы и задокументированное свидетельство узника, на саднящей скуле – багрово-аметистовая отметка о неправе на свободу. Я вряд ли хочу знать, что происходит, я желала бы скинуть кручёные верёвки, снять эту чёртову маску и уйти из оклеенных обоями стен моей камеры заточения, но законы жанра настырно требуют совсем иного.
– Видишь? – приподнимаю перетянутые, покрытые сплошь кровоподтёками запястья на уровень его необычных глаз, а после – безвольно их роняю, – Я заложница, которая разговаривает с маской. Зачем?.. – отдающие терпкой горечью простые слова задевают душу – если это высказанная вслух правда, то отчего всё во мне противится сухому объективизму, калёным клеймом выжигая болезненное страдание на груди? Гримаса муки проступает и на лице, скрупулёзно вычерчивая всё бледное и жёсткое, данное мне: остроту подбородка, скул, переносицы.
Мне плохо, я ищу забытья, сквозь влагу на ресницах рассматривая проблески бирюзы и малахита близкого взора, отождествляя его спокойствие с поддержкой не потому, что не замечаю бездны разницы, а лишь из намерения сконцентрироваться на внешнем, оставив, наконец, внутреннее в относительном покое. Знание не прочнее миража, а догадки фундаментальны, как истина в последней инстанции, – поймав в раскрытые ладони глухое эхо его слов, я пытаюсь проникнуть за их блёклый фасад и разглядеть яркость трепещущей души. Как он стал чьим-то наёмником, зачем выбрал неблагодарное и грязное ремесло? А если всё похищение – замысел его одного, то как я могла ему досадить? Мне казалось, злодеи не справляются о самочувствии жертв, и уж тем более не заботятся об их душевном равновесии: истинное зло всегда связано с издевательствами, жестокостью, неразборчивостью и недалёкостью сердца, но Маска не подходил под описание, он был человечнее и добрее. Что поменять? Представление об истинном негодяе или о том, что мой похититель таковым является? Глубокий диссонанс дробит мир надвое, и меня неудержимо влечёт к последнему варианту.
– Могу я узнать имя? – вопрошаю робко и слабо, считая, что несколько коротких слогов позволят мне проникнуть в потаённые мысли кого-то живого и понимающего, нашедшего пристанище своим страхам под личиной зверства и свирепости. Я слежу за ним – мне нужно видеть мелькнувшую за ширмой физического тень несдержанного эмоционального отклика, ответ, который не должен быть сказан вслух, но неизбежно скользнёт в глубоком глянцевом обсидиане зрачков, что подскажет мне его имя на эти минуты. В моей голове вихрь выдуманных прозвищ, но, неспособная остановиться ни на одном из них, я придерживаюсь невыразительных эпитетов, неизбежно зацикленных на океанных тонах его глаз, и всё же они недалёки, поверхностны, как поверхностна хэллоуиновская маска чернокожего президента, как поверхностны и универсальны хлопковые манжеты рубашки цвета безлунной ночи; но не дозволено глядеть дальше видимого, и свободная воля не числится в списке моих преимуществ.
Напряжённым движением обеих рук убираю выбившуюся давным-давно прядь волос и откидываюсь в кресле, давая спине долгожданный отдых. Резкое движение отзывается неприятными ощущениями в желудке и импульсами разносит боль под черепом, заставляя вспомнить о собственной слабости. Дожидаясь подобия штиля в сломанном организме, я сглатываю горечь во рту и закрываю глаза, выигрывая сражение-прелюдию с тошнотой, и оказываюсь захваченная бесконечной чёрно-белой каруселью головокружения. «Ты только не уходи,» – едва слышное обращение, как к самому близкому из людей и произнесённое самыми усталыми и искренними из интонаций.

MILO VENTIMIGLIA ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● С внешностью Майло вижу двоюродного брата Тэрона, который рожден не в самой бедной семье и весьма избалован. Из него получился бы отличный ренегат. Вечное противостояние братьев и все такое.

Kristen Bell ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● Вижу персонажа с внешностью Кристен в роли девушки Тэрона и, соотвественно, на стороне вигилантов. Миллион идей как они познакомились, как развивались их отношения. Из способностей было бы очень интересно увидеть управление льдом. А вообще - полная свобода. Просто очень уж хочется видеть на револте барышню с такой прекрасной внешностью

JAKE McDORMAN ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● Разведчик вигилантов или член охраны внутренней службы безопасности - вообще вижу в этом персонаже отличное сочетание разума, силы, обаяния и харизмы (почти чудо-человек, и потому отрицательные черты характера тоже придется ему придумать). Очень хотел бы видеть персонажа с этой внешностью, не в последнюю очередь потому, что он внешне похож на моего ныне покойного брата (что означает, что нам будет, что поиграть).

AMY ADAMS ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● Эми великолепна в «Прибытии», и мне бы хотелось, чтобы именно Луиза Бэнкс послужила главным источником вдохновения для будущего игрока. Сторона - на ваш выбор, но я, честно сказать, больше вижу ее ренегатом, чем вигилантом. Возможно, членом разведгруппы. Но даже если вы выберете иное направление, я все равно буду рада вам

ANGELICA CELAYA ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● В плане игры обещать ничего, к сожалению, не могу и не буду, но надеюсь, что кто-нибудь все-таки придет и заберет Анхелику. Ну а что — она очень крутая, серьезно.